На улице

Дождь и холод, промозглая дрянь…

Сидишь и, читая скудную выжимку из Разговоров Хиппи, думаешь о том, что это ушло – и ничего не осталось. И даже ты, лишь немногим младше их – чувствуешь это таким далеким прошлым, как времена Рюрика, примерно.
Горячий, но слабый чай, и все проходит, вот и от них остался лишь отголосок эха. Вспоминать бессмысленно. Ничего не осталось.

Разнокалиберность вялотекущего бытия выражается в местах стремлений – Киев, Питер, Крым, Тунис – каждому свое и по заслугам, и по вере, и по сусалам…

На праздниках все же смотаюсь к родственникам, живущим в Подмосковье, к последним остаткам некогда славного рода Вертепов… А прадед твой был первым джигитом в станице, - говорила мне мама… Теперь уже не говорит…
И забрать архив, и перегнать его в цифру, и снабдить соответствующими примечаниями, а летом, летом (сдать бы сессию!) уехать в Кабардино-Балкарию, но никто не пустит и не составит компанию, и вообще нереал полнейший, но так хочется посмотреть, как оно там…

Почему в Прохладной не цветет сакура?!
И почему я похожа на отца, наполовину польского графа, похожего на старого еврея, почему не взяла хоть чуток от казацкой линии? Ну почему?! Была бы по внешности осетинкой – и тормозили бы меня менты на улице, и утопали бы в огромнейших черных глазах… Так и вымерли бы все к чертовой бабушке…

Вот так и живем – в отблесках славного прошлого, под звуки уже не создаваемой музыки, а что самой-то делать? Танцами, что ль, заняться….

Мда…

На улице

Дождь и холод, промозглая дрянь…

Сидишь и, читая скудную выжимку из Разговоров Хиппи, думаешь о том, что это ушло – и ничего не осталось. И даже ты, лишь немногим младше их – чувствуешь это таким далеким прошлым, как времена Рюрика, примерно.
Горячий, но слабый чай, и все проходит, вот и от них остался лишь отголосок эха. Вспоминать бессмысленно. Ничего не осталось.

Разнокалиберность вялотекущего бытия выражается в местах стремлений – Киев, Питер, Крым, Тунис – каждому свое и по заслугам, и по вере, и по сусалам…

На праздниках все же смотаюсь к родственникам, живущим в Подмосковье, к последним остаткам некогда славного рода Вертепов… А прадед твой был первым джигитом в станице, - говорила мне мама… Теперь уже не говорит…
И забрать архив, и перегнать его в цифру, и снабдить соответствующими примечаниями, а летом, летом (сдать бы сессию!) уехать в Кабардино-Балкарию, но никто не пустит и не составит компанию, и вообще нереал полнейший, но так хочется посмотреть, как оно там…

Почему в Прохладной не цветет сакура?!
И почему я похожа на отца, наполовину польского графа, похожего на старого еврея, почему не взяла хоть чуток от казацкой линии? Ну почему?! Была бы по внешности осетинкой – и тормозили бы меня менты на улице, и утопали бы в огромнейших черных глазах… Так и вымерли бы все к чертовой бабушке…

Вот так и живем – в отблесках славного прошлого, под звуки уже не создаваемой музыки, а что самой-то делать? Танцами, что ль, заняться….

Мда…

«Уснуть…

«Уснуть…
и видеть сны, быть может…»

Господин Пильняк, оказывается, своей орнаментальной прозой навевает сон ничуть не хуже самого Морфея.
Когда холод выгнал меня из кресла и загнал на диван, под одеяло, я ничуть не сомневалась, что свежа и бодра, как весенняя птаха, ан выяснилось нет.
Птаха из меня не получилась. Лицом в Пильняка проспала я ни много ни мало 3 с половиной часа. То есть, если бы типографский шрифт умел оставлять рельефные отпечатки на коже, то я бы сейчас была по уши в Голом годе. Хорошо, что мы не клинописью книги пишем, правда?

Проснувшись, я вдобавок поняла, что болит ребро с трещиной – хвала операторам вагонного вождения московского метрополитена, умеют же перетаскивать добропорядочных граждан со станции на станцию – как селедку, потому, что у дровей нет ребрей.

Кроме того, выяснилось, что загадочным образом пропал муж. Собирался быть в 7 вечера, но вот уже почти 9, а супруга нету, сотовый не отвечает, сейчас еще буду звонить, короче, полный транс и крышесъезд. Для супруга, который отличается изрядной пунктуальностью, такая ситуация приравнивается к ЧП. То есть что-то случилось, я так думаю.

Короче, если завтра вдруг загадочным образом пропаду я – не удивляйтесь, ибо жизнь – штука, странней которой не бывает. Имхо.

«Уснуть…

«Уснуть…
и видеть сны, быть может…»

Господин Пильняк, оказывается, своей орнаментальной прозой навевает сон ничуть не хуже самого Морфея.
Когда холод выгнал меня из кресла и загнал на диван, под одеяло, я ничуть не сомневалась, что свежа и бодра, как весенняя птаха, ан выяснилось нет.
Птаха из меня не получилась. Лицом в Пильняка проспала я ни много ни мало 3 с половиной часа. То есть, если бы типографский шрифт умел оставлять рельефные отпечатки на коже, то я бы сейчас была по уши в Голом годе. Хорошо, что мы не клинописью книги пишем, правда?

Проснувшись, я вдобавок поняла, что болит ребро с трещиной – хвала операторам вагонного вождения московского метрополитена, умеют же перетаскивать добропорядочных граждан со станции на станцию – как селедку, потому, что у дровей нет ребрей.

Кроме того, выяснилось, что загадочным образом пропал муж. Собирался быть в 7 вечера, но вот уже почти 9, а супруга нету, сотовый не отвечает, сейчас еще буду звонить, короче, полный транс и крышесъезд. Для супруга, который отличается изрядной пунктуальностью, такая ситуация приравнивается к ЧП. То есть что-то случилось, я так думаю.

Короче, если завтра вдруг загадочным образом пропаду я – не удивляйтесь, ибо жизнь – штука, странней которой не бывает. Имхо.