Свершилось %)

Накорябала-таки курсовик по методике русского языка. Тема «Развитие речи учащихся при написании сочинений по картине». Полный бред, занявший три часа моего драгоценного времени и 15 страниц текста 12-м шрифтом. А сколько воды утекло – ужас!
Однако есть что праздновать – это последний курсовик перед дипломом, так что теперь можно смело им заниматься, не отвлекаясь на всяческую чепуху.
Ура!

Свершилось %)

Накорябала-таки курсовик по методике русского языка. Тема «Развитие речи учащихся при написании сочинений по картине». Полный бред, занявший три часа моего драгоценного времени и 15 страниц текста 12-м шрифтом. А сколько воды утекло – ужас!
Однако есть что праздновать – это последний курсовик перед дипломом, так что теперь можно смело им заниматься, не отвлекаясь на всяческую чепуху.
Ура!

Воспоминание

Точно не помню, когда это было и было ли вообще.

Весна, а может быть, ранняя осень, но скорее все ж таки весна. Старая дворянская усадьба, где теперь создан, кажется, музей, поля, река, и нереставрированная церковь, точней, часовня.
Она квадратная или прямоугольная изнутри, куда, спрашивается, делись боковые пределы? Внутри пустота и глухота, снаружи не доносится ни единого звука, хотя все окна разбиты, двери выломаны. Штукатурки нет и в помине – и, конечно, никаких икон и прочих атрибутов культа – красный, а на самом деле, не красный, а темно- коричневый кирпич, покрытый патиной времени… на полу битые стекла и щебень… Запустение, но мрачного впечатления нет, есть лишь чистая радость… Печальная и тонкая, как тишина вокруг…
Мы стоим с друзьями (да что же мы там делали, и зачем нас туда понесло, спрашивается?), а тишь такая, что кажется хрустальной. И вдруг кто-то начинает петь. Голос женский, высокий, стремится вверх… И он, одинокий, подхвачен другими, сначала тихо, но потом пение нарастает, разворачивается, и понимаешь, что только вот в такой заброшенной, полуразрушенной церкви и можно по-настоящему петь, только там и можно по-настоящему слушать и слышать друг друга…

Я не знаю, как долго,
Не знаю кому – я молился… (с)

Что мы пели – я не помню, и не вспомнишь такое. Такие воспоминания – как полузабытый сон, как мелодия, что вертится в голове, а поймать невозможно…

Обратно шли через желтеющее почему-то поле, а может быть не желтеющее, а чернеющее сквозь молодую траву, а в полупрозрачном дымчатом небе, покрытом легкими облаками, кувыркалась какая-то птаха, и Коля (ах, почти гениальный поэт Коля, похожий то ли князя Мышкина, то ли на Раскольникова, и учивший детей английскому языку) говорил, что птаха – жаворонок…

Переменчиво и непостоянно
все вокруг, как вода в реке.
Почему же тоскую,
глядя на струи дождя
и круги на воде? (с)

Воспоминание

Точно не помню, когда это было и было ли вообще.

Весна, а может быть, ранняя осень, но скорее все ж таки весна. Старая дворянская усадьба, где теперь создан, кажется, музей, поля, река, и нереставрированная церковь, точней, часовня.
Она квадратная или прямоугольная изнутри, куда, спрашивается, делись боковые пределы? Внутри пустота и глухота, снаружи не доносится ни единого звука, хотя все окна разбиты, двери выломаны. Штукатурки нет и в помине – и, конечно, никаких икон и прочих атрибутов культа – красный, а на самом деле, не красный, а темно- коричневый кирпич, покрытый патиной времени… на полу битые стекла и щебень… Запустение, но мрачного впечатления нет, есть лишь чистая радость… Печальная и тонкая, как тишина вокруг…
Мы стоим с друзьями (да что же мы там делали, и зачем нас туда понесло, спрашивается?), а тишь такая, что кажется хрустальной. И вдруг кто-то начинает петь. Голос женский, высокий, стремится вверх… И он, одинокий, подхвачен другими, сначала тихо, но потом пение нарастает, разворачивается, и понимаешь, что только вот в такой заброшенной, полуразрушенной церкви и можно по-настоящему петь, только там и можно по-настоящему слушать и слышать друг друга…

Я не знаю, как долго,
Не знаю кому – я молился… (с)

Что мы пели – я не помню, и не вспомнишь такое. Такие воспоминания – как полузабытый сон, как мелодия, что вертится в голове, а поймать невозможно…

Обратно шли через желтеющее почему-то поле, а может быть не желтеющее, а чернеющее сквозь молодую траву, а в полупрозрачном дымчатом небе, покрытом легкими облаками, кувыркалась какая-то птаха, и Коля (ах, почти гениальный поэт Коля, похожий то ли князя Мышкина, то ли на Раскольникова, и учивший детей английскому языку) говорил, что птаха – жаворонок…

Переменчиво и непостоянно
все вокруг, как вода в реке.
Почему же тоскую,
глядя на струи дождя
и круги на воде? (с)