Мой любимый литературный анекдот

Знаю я его в нескольких вариантах, привожу же самый короткий…

Маленький московский дворик. Зима. Раннее утро. Грязный заспанный дворник с матюгами гонится за подростком, только что разбившим окно. Подросток думает: «Господи, ну за что я такой несчастный! И окно я разбить не хотел, и дворник тут этот подвернулся, теперь бегай от него. Вот был бы я Эрнестом Хемингуэем, книгу которого я прочитал недавно, жил бы на героической Кубе, беседовал бы с Фиделем Кастро, курил бы сигару и смотрел на закат…».
В этот время Эрнест Хемингуэй, живя на Кубе, сидит на веранде, юная кубинка скатывает на своем гладком, отполированном солнцем бедре ему сигару, а рядом, в соседнем шезлонге сидит Кастро и о чем-то вещает. Хемингуэй думает: «Господи, ну за что я такой несчастный! Ну зачем мне эта Куба, эти сигары, это гнусный Кастро, республика эта. Вот был бы я Жан-Поль Сартром, сидел бы сейчас в кафе на Монмартре, пил бы абсент, рядом со мной сидели бы две очаровательные кокотки, чуть потрепанные, но одетые изысканно и фривольно, слушал бы шансонетки и рассуждал об экзистенциализме…».
В это время Жан-Поль Сартр, сидя на Монмартре, пьет абсент, рассуждает об экзистенциализме, а изящнейшие «ночные бабочки», слегка хмельные, но внимательные, слушают его. Сартр думает: «Господи, ну как мне надоел этот Париж, этот Монмартр, эти шлюхи. Сколько можно пить этот бесконечный абсент, слушать одни и те же песни. Какая тошнота! Вот был бы я русским писателем Платоновым, сидел бы в московском подвале, пил бы чай с баранками, писал бы гениальные романы, и никто бы меня не трогал, как все надоело…».
В это время русский писатель Платонов, гонясь за несчастным подростком, потеряв свою грязную ушанку и размахивая метлой: «Убью, бля!»

Мой любимый литературный анекдот

Знаю я его в нескольких вариантах, привожу же самый короткий…

Маленький московский дворик. Зима. Раннее утро. Грязный заспанный дворник с матюгами гонится за подростком, только что разбившим окно. Подросток думает: «Господи, ну за что я такой несчастный! И окно я разбить не хотел, и дворник тут этот подвернулся, теперь бегай от него. Вот был бы я Эрнестом Хемингуэем, книгу которого я прочитал недавно, жил бы на героической Кубе, беседовал бы с Фиделем Кастро, курил бы сигару и смотрел на закат…».
В этот время Эрнест Хемингуэй, живя на Кубе, сидит на веранде, юная кубинка скатывает на своем гладком, отполированном солнцем бедре ему сигару, а рядом, в соседнем шезлонге сидит Кастро и о чем-то вещает. Хемингуэй думает: «Господи, ну за что я такой несчастный! Ну зачем мне эта Куба, эти сигары, это гнусный Кастро, республика эта. Вот был бы я Жан-Поль Сартром, сидел бы сейчас в кафе на Монмартре, пил бы абсент, рядом со мной сидели бы две очаровательные кокотки, чуть потрепанные, но одетые изысканно и фривольно, слушал бы шансонетки и рассуждал об экзистенциализме…».
В это время Жан-Поль Сартр, сидя на Монмартре, пьет абсент, рассуждает об экзистенциализме, а изящнейшие «ночные бабочки», слегка хмельные, но внимательные, слушают его. Сартр думает: «Господи, ну как мне надоел этот Париж, этот Монмартр, эти шлюхи. Сколько можно пить этот бесконечный абсент, слушать одни и те же песни. Какая тошнота! Вот был бы я русским писателем Платоновым, сидел бы в московском подвале, пил бы чай с баранками, писал бы гениальные романы, и никто бы меня не трогал, как все надоело…».
В это время русский писатель Платонов, гонясь за несчастным подростком, потеряв свою грязную ушанку и размахивая метлой: «Убью, бля!»

К вопросу о давнем разговоре...

"Да, существует, разумеется , киевское пиратское издание "Маятника Фуко", преследуемое по закону праводержателями, но его нельзя считать публикацией текста Эко, ибо перевод, неполный и изобилующий ошибками (достаточно характерно, что имя переводчика пираты-публикаторы даже постыдились указать), не передает интеллектуальное обаяние стиля писателя".
Елена Костюкович. "Орбиты Эко"

К вопросу о давнем разговоре...

"Да, существует, разумеется , киевское пиратское издание "Маятника Фуко", преследуемое по закону праводержателями, но его нельзя считать публикацией текста Эко, ибо перевод, неполный и изобилующий ошибками (достаточно характерно, что имя переводчика пираты-публикаторы даже постыдились указать), не передает интеллектуальное обаяние стиля писателя".
Елена Костюкович. "Орбиты Эко"

Сон, кажется в связи с Эко.

Лекторий, находящийся на спутнике-сателлите Земли. Большой и светлый.
Мы там сидим с lisca и слушаем лекцию. Она длинная, состоит из нескольких частей. Первая часть посвящена истории холодного оружия. Вторая - средневековой архитектуре. Последняя - истории возникновения и развития мифов.
Я почему-то не могу молчать - во всех трех предметах я разбираюсь порядочно и явно понимаю больше лектора - худого изможденного мужчины в костюме. Постепенно инициатива рассказа переходит ко мне. На голографических панелях, вмонтированных в стенах лектория, появляются и гаснут по ходу моего рассказа разные изображения. Точно помню Лионский собор.
Лекцию о мифе я заканчиваю эпохой постструктурализма и, говоря, что лекция окончена, выхожу из аудитории.
После чего мы с подругой летим в космокапсуле в сторону Земли, глядя на медленно исчезающий в пламени взрывов сателлит.

Сон, кажется в связи с Эко.

Лекторий, находящийся на спутнике-сателлите Земли. Большой и светлый.
Мы там сидим с lisca и слушаем лекцию. Она длинная, состоит из нескольких частей. Первая часть посвящена истории холодного оружия. Вторая - средневековой архитектуре. Последняя - истории возникновения и развития мифов.
Я почему-то не могу молчать - во всех трех предметах я разбираюсь порядочно и явно понимаю больше лектора - худого изможденного мужчины в костюме. Постепенно инициатива рассказа переходит ко мне. На голографических панелях, вмонтированных в стенах лектория, появляются и гаснут по ходу моего рассказа разные изображения. Точно помню Лионский собор.
Лекцию о мифе я заканчиваю эпохой постструктурализма и, говоря, что лекция окончена, выхожу из аудитории.
После чего мы с подругой летим в космокапсуле в сторону Земли, глядя на медленно исчезающий в пламени взрывов сателлит.

Рождение мифа...

Пустынный морской берег. Почти вплотную к воде подступают деревья, оставляющие лишь узкую полоску песка, едва способную приютить вечно стремящиеся исчезнуть волны прибоя. Воздух наполнен соленым ветром и запахами прелых листьев, лесных цветов и трав.
На песке сидит маленькая девочка, закутанная в длинные пушистые волосы. Она играет разноцветными стеклами, что во множестве рассыпаны у ее голых ободранных коленок. И море приносит ей все новые и новые линзы, вылизанные водой.
Рядом с девочкой, чуть ближе к линии деревьев, удобно расположилась большая львица, мощная, огненная (а как же иначе!), даже в состоянии покоя исполненная внутреннего стихийного движения. Какие когти, какой величественный вид, какой характер!
Ветер заставляет муаровую зыбь воды в судороге биться у ног девочки, и когда волна подкатывает слишком близко, то из песчаного барханчика, за которым дитя укрылось от летящих брызг, выползает большая змея. По ее глянцевой драгоценной шкуре вьется бронзово-зеленоватый, подобный свастическому орнамент.
С недовольным и слегка угрожающим шипением тварь, чья заостренная голова указывает на великую смертоносность красоты, извиваясь, движется в сторону леса. Оттуда раздаются звуки веселой кошачьей игры, острейшие когти точатся о кору старых деревьев, которая разлетается слоистыми лохмотьями. Мяв, шорох, треск веток приближаются, и на освещенное заходящим солнцем пространство берега выскакивают две пустынные кошки (как же они называются?). Лоснящиеся палевые шкурки так и играют отблесками светлого янтаря, песок взвихривается под взмахами сильных лап и хвостов, которые только и видны из развеселого клубка. Впрочем, он скоро распадается. Теперь можно во всех подробностях разглядеть стройных животных, гибких, как лоза, подвижных, как всё изначальное. Они, потягиваясь и зевая (набегались, наверное), ложатся рядом со львицей, которая косится на них оранжевым глазом вполне снисходительно.
С ближайшего дерева, прячась в густых листьях, на идиллическую картину глядит сонный лемур, ночной демон с огромными глазами. Его появление влечет за собой неминуемую гибель. Жестокую смерть.
Но что им за дело до жестокой смерти?!
Шумит, набегая на песок, море. Небо, отражаясь в нем, готовится к короткой летней ночи. Предсумеречная природа спокойна и тиха, и даже неугомонные кошки сладко дремлют. Лишь маленькая девочка все перебирает свои разноцветные стекла, рассматривая сквозь них дробящийся мир, бесконечный в своих отражениях и живой.

Рождение мифа...

Пустынный морской берег. Почти вплотную к воде подступают деревья, оставляющие лишь узкую полоску песка, едва способную приютить вечно стремящиеся исчезнуть волны прибоя. Воздух наполнен соленым ветром и запахами прелых листьев, лесных цветов и трав.
На песке сидит маленькая девочка, закутанная в длинные пушистые волосы. Она играет разноцветными стеклами, что во множестве рассыпаны у ее голых ободранных коленок. И море приносит ей все новые и новые линзы, вылизанные водой.
Рядом с девочкой, чуть ближе к линии деревьев, удобно расположилась большая львица, мощная, огненная (а как же иначе!), даже в состоянии покоя исполненная внутреннего стихийного движения. Какие когти, какой величественный вид, какой характер!
Ветер заставляет муаровую зыбь воды в судороге биться у ног девочки, и когда волна подкатывает слишком близко, то из песчаного барханчика, за которым дитя укрылось от летящих брызг, выползает большая змея. По ее глянцевой драгоценной шкуре вьется бронзово-зеленоватый, подобный свастическому орнамент.
С недовольным и слегка угрожающим шипением тварь, чья заостренная голова указывает на великую смертоносность красоты, извиваясь, движется в сторону леса. Оттуда раздаются звуки веселой кошачьей игры, острейшие когти точатся о кору старых деревьев, которая разлетается слоистыми лохмотьями. Мяв, шорох, треск веток приближаются, и на освещенное заходящим солнцем пространство берега выскакивают две пустынные кошки (как же они называются?). Лоснящиеся палевые шкурки так и играют отблесками светлого янтаря, песок взвихривается под взмахами сильных лап и хвостов, которые только и видны из развеселого клубка. Впрочем, он скоро распадается. Теперь можно во всех подробностях разглядеть стройных животных, гибких, как лоза, подвижных, как всё изначальное. Они, потягиваясь и зевая (набегались, наверное), ложатся рядом со львицей, которая косится на них оранжевым глазом вполне снисходительно.
С ближайшего дерева, прячась в густых листьях, на идиллическую картину глядит сонный лемур, ночной демон с огромными глазами. Его появление влечет за собой неминуемую гибель. Жестокую смерть.
Но что им за дело до жестокой смерти?!
Шумит, набегая на песок, море. Небо, отражаясь в нем, готовится к короткой летней ночи. Предсумеречная природа спокойна и тиха, и даже неугомонные кошки сладко дремлют. Лишь маленькая девочка все перебирает свои разноцветные стекла, рассматривая сквозь них дробящийся мир, бесконечный в своих отражениях и живой.